Замечательное издание! С удовольствием почитал бы на двух языках и других поэтов-классиков – английских, а может, и арабских, например. Первое же стихотворение, The New Remorse, помещенное на клапанах суперобложки, понравилось и заинтересовало. Перевод показался мне мастерским. Позже, в середине книги, я прочел имя переводчика – Григорий Кружков. Я уже знал его по переводам Э. Лира, и, таким образом, благоприятное впечатление было подкреплено.
Поскольку мне сложно пока воспринимать ритмику английских стихов зрительно, я читал оригиналы вслух, хотя в общественном транспорте, разумеется, тихо, едва шевеля губами. Интонация у меня при этом получалась очень пафосная, напряженная – так удобнее смаковать стиснутые английские звуки и густую, насыщенную односложными словами речь. Кроме того, так я учился справляться с многочисленными ритмическими инверсиями, совершенно непривычными для слуха, воспитанного на классической русской поэзии с ее плавностью и ритмической стройностью.
Мне не встречалось сколько-нибудь обстоятельных статей о построении английского стиха, поэтому познавать его приходится на ходу. Вот несколько наблюдений.
Ритмическая инверсия
Стопа одного размера заменяется на стопу другого, равносложного, например ямб заменяется на хорей. Считается, что это помогает поэту преодолеть монотонность звучания. Я заметил, что, если ударным делается первый слог в ямбической строке вместо второго, если на него приходится односложное слово и если при чтении его чуть-чуть отделять паузой, то вся конструкция звучит весьма естественно. Здесь под ударением слово Lies – вместо слова in.
The earth, a brittle globe of glass,
Lies in the hollow of thy hand…
Но когда там двусложное слово, я никак не могу уложить это в голове. Хочется простонать: «Оскар, зачем?». Здесь это слово England.
Queen of these restless fields of tide,
England! what shall men say of thee..?
Еще один прием для облегчения усвоения стихов с ритмической инверсией – читать две двусложных стопы, из которых одна – «проблемная», как одну четырехсложную (пеон). Особенно рекомендую в случае, когда служебное слово вылезает на ударную позицию. В этом примере the стоит приглушить, steeps выделить, ну а high, наверное, прочитать как бы с побочным ударением, как «трёх-» в слове «трёхсложный», чтобы не дать ему обрушить весь ритмический каркас.
And the high steeps of Indian snows
Shake to the tread of armèd men.
Я думаю, стихи без инверсий должны восприниматься носителями примерно как мы воспринимаем полноударный ямб Ломоносова (с ударением в каждой стопе): «Открылась бездна, звезд полна; / Звездам числа нет, бездне дна», – то есть как частокол. К тому же сама структура английской речи не благоприятствует равномерному чередованию ударных и безударных слогов, что наглядно подтверждает фраза the high steeps выше. Значащие односложные слова могут просто выстроиться в ряд, а ведь с этим надо что-то делать.
Преобразование дактилических окончаний в мужские
Излагаю свою догадку, так что поправьте меня, если это не так. Но в песнях я точно такое слышал. У англичан и с женскими рифмами проблема, а уж точная дактилическая рифма для их языка – непозволительная роскошь. Поэтому они переносят ударение с третьего с конца слога на последний, например Уайльд рифмует Circassian с khan. А еще мне вспоминается песня «Креатора», в которой factory рифмуется c machinery.
И тут возникает интересная проблема: какой звук подставить на место нейтрального ə или других безударных гласных? Ведь в английском с этим делом все неоднозначно. Вспоминаю, как смешно у «Металлики» звучит окончание -ation под ударением в какой-то песне – «-эйшон», прямо так – на о, не на э. Уайльд непостижимым образом рифмует vermilion с sun, inviolate с desecrate и с yet, а seneschal с ball и с animal. Соответственно, либо seneschal произносится то на «ол», то на «эл», либо все время на «ол» – и тогда animal тоже произносится на «ол», что для меня звучит ну очень странно. Либо – третий вариант – мы имеем дело с визуальной рифмой.
Визуальная рифма
Образуется двумя словами, которые пишутся похоже, а читаются по-разному, например move и love. Соответственно, такую «рифму» можно только увидеть, но не услышать. Мне тяжело ее воспринимать, в классической поэзии она кажется или ошибкой, или чужеродным, авангардным явлением. При переводе этот прием игнорируют, а я бы попробовал передавать его диссонансной рифмой (как «стол» – «стул»), рифмой со смягчением («бровь» – «ров» – «рёв») или перестановкой согласных («бард» – «кадр»). Да и зрительного соответствия между е и ё без точек никто не отменял, так что, например, пара «эполет» – «полет» вполне соответствует определению визуальной рифмы.
Визуальная рифма в стихах Уайльда попадается довольно часто. Иногда сложно сориентироваться: то ли читать как есть, то ли сближать произношение слов, которые должны произноситься различно. Например, нужно ли читать victory через «ай», чтобы рифмовалось с cry? То же самое с парой sun и gone. И совсем непонятно, что делать с парой war и are, ведь слова не совпадают и по написанию. Что это, полувизуальная рифма?
Дифтонги, трифтонги и «проглатывание» гласных
Что дифтонги в основном произносятся на один слог, уяснить легко. Но вот что они могут образовываться на стыке слов, как в португальском – это посложнее. Есть один совершенно стабильный пример – выражение many a, которое всегда читается на два слога: «мэнье». Еще один пример – the Egyptian – здесь сливаются два e. Трифтонги у Уайльда примерно в половине случаев умещаются в один слог и в половине – растягиваются на два. Здесь, в слове lion, трифтонг читается на один слог.
The strong sea-lion of England’s wars…
Здесь, в слове inviolate, – на два.
Inviolate and immobile she does not rise she does not stir…
Безударные гласные могут проглатываться или произноситься с предупреждением (armèd, saw’st, o’er) или без предупреждения по мере необходимости. Например, в этой строке слово ivory читается на три слога.
And let me touch those curving claws of yellow ivory and grasp…
А здесь, в другом месте той же поэмы, – на два: iv’ry.
The ivory body of that rare young slave with his pomegranate mouth!
Наконец можно вернуться к разговору о самой книге. Начало, да и вообще – большую часть стихов я воспринял без восторга, хотя отдельные яркие места, конечно, попадались, и пафосное чтение вслух было интересным само по себе. Особенно понравились такие стихи (оригиналы): Impression du Matin, Serenade (было меньше всего ритмических инверсий!), The Harlot’s House, Le Jardin des Tuileries (вместе с переводом С. Петрова) и уже упоминавшийся The New Remorse (с переводом Г. Кружкова). Отдельно могу выделить переводы Libertatis Sacra Fames и Les Ballons Евгения Витковского.
В очередной раз убедился, насколько туманное представление дает перевод стихотворения об оригинале. Особенно меня шокировало, когда в одном месте переводчик явно не понял, о чем идет речь. И редактор пропустил!
These things are well enough,—but thou wert made
For more august creation! frenzied Lear
Should at thy bidding wander on the heath
With the shrill fool to mock him, Romeo
For thee should lure his love, and desperate fear
Pluck Richard’s recreant dagger from its sheath—
Thou trumpet set for Shakespeare’s lips to blow!
August creation, разумеется, означает «царственные (то есть величественные) творения». Далее все по Шекспиру: помешанный Лир бродит по пустоши с визгливым шутом, передразнивающим его; Ромео заманивает свою возлюбленную; отчаянный страх заставляет Ричарда достать кинжал из ножен.
Достаточно чтоб жить — и все же лень
Впиваться в август! Что ж, безумный Лир
В твоих опорках странствовал по свету,
Чтобы насмешничал Ромео, врал,
Меж тем как ты любовь похитил, мир
Запомнил трусость Ричарда, поэту
Ты — флейта, и Шекспир на ней сыграл!
Откуда ни возьмись в переводе берется месяц август, в который притом лень «впиваться»! Шут исчез, а насмешничает почему-то Ромео, да он же еще и врет. Зато любовь похищает не он, а «ты», то есть актер – адресат стихотворения. И конечно, общий смысл стихотворения совершенно видоизменяется. Если Уайльд говорит актеру, что тому больше подошли бы величественные шекспировские образы, то у переводчика все уже готово – «Шекспир на ней сыграл».
Позже похожую ошибку, указывающую на непонимание оригинала, я нашел даже у Гумилева. Вот строки из поэмы «Сфинкс».
Wild ass or trotting jackal comes and couches in the mouldering gates:
Wild satyrs call unto their mates across the fallen fluted drums.
Дикие сатиры призывают своих подруг над поваленными цилиндрическими секциями (drums) каннелированных (fluted) колонн. Весьма живописная и логичная картина. Колонна обрушилась, распалась на секции, они валяются в пыли, а между ними бродят сатиры. Но у Гумилева, очевидно, не было под рукой такого подробного словаря, как у меня, и ему видятся ударные инструменты, зато хоть «зазубренные», а не с флейтами, то есть по крайней мере слово fluted он расшифровал правильно.
Онагр приходит и шакал —
Дремать в разрушенных воротах,
Сатиры самок ищут в гротах,
Звеня в зазубренный цимбал.
«Сфинкса» я перечитал раза по три в оригинале и в переводе и могу сказать, что это просто эстетическое пиршество, хотя и не без перегибов. Перевод Гумилева – очень достойный, гораздо лучше, чем другой, помещенный в приложении.
Последней в сборнике идет поэма The Ballad of Reading Gaol. Я раньше не раз читал ее в переводах, но они оставляли такое впечатление, что поэма казалась мне скучной и неумело написанной – творческой неудачей автора. Теперь, познакомившись с оригиналом и прочитав два-три удачных перевода, я готов признать ее вершиной поэтического творчества Уайльда. Невероятное произведение, проникнутое евангельской мудростью!
Есть более или менее удачные переводы. У Брюсова попадаются неплохие места, но он злоупотребляет грамматической рифмой и не вмещает столько всего в строку, в результате получается бледновато. Перевод Н. Воронель хорош, гладок и довольно точен, но зачастую ему не хватает мощи. А вот В. Топоров не стремится к буквальности, зато местами, идя в обход, он иногда выстраивает настолько сильные образы, что хочется учить поэму наизусть. Вот лишь несколько «обжигающих» фрагментов.
…Вдруг слышу: «Вздернут молодца,
И кончен разговор».
(When a voice behind me whispered low,
“That fellow’s got to swing.”)
О боже! Стены, задрожав,
Распались на куски,
И небо пламенным венцом
Сдавило мне виски,
И сгинула моя тоска
В тени его тоски…
…Все убивают – но не всем
Выносят приговор.
Не всем постыдной смерти срок
Мученье назовет,
Не всем мешок закрыл глаза
И петля шею рвет,
Не всем – брыкаться в пустоте
Под барабанный счет…
…И вдруг – могила во дворе
У самых наших ног.
Кроваво-желтым жадным ртом
Разинулась дыра.
Вопила грязь, что заждалась,
Что жертву жрать пора.
И знали мы: дождавшись тьмы,
Не станут ждать утра…
…Здесь души режет Хлеборез
Заржавленным ножом…
Вот сложное место, которое практически невозможно было перевести правильно и в то же время ясно, а как мастерски переводчик справился!
«О! мир богат, – глумился Ад, –
Да запер все добро.
Рискни, сыграй: поставь свой рай
На Зло и на Добро!
Но шулер Грех обставит всех,
И выпадет Зеро!»
А впрочем, наверное, все мои хорошие впечатления просто прилипли в памяти к последнему интересному переводу, хотя сильные места (как и слабые) были в каждом тексте, включая оригинал. И этот восторг от последнего произведения повлиял на восприятие всей книги. Хочется читать «Балладу» снова и снова и цитировать всем вокруг!
Олексій Сударенко 